— Патрик...

— Да? — отозвался я и закрыл глаза.

— Когда я там, на мосту, вылезла из «скорой помощи» и они вели меня к полицейской машине, я... хм...

Я открыл глаза и взглянул на нее:

— Что?

— Я, по-моему, видела что-то странное. Только ты не смейся.

— Ты видела Дезире Стоун.

Она оторвалась от стены и тыльной стороной ладони шлепнула меня по животу:

— Иди ты! Так и ты тоже ее видел!

Я потер живот:

— И я тоже ее видел.

— Думаешь, это привидение?

— Нет, это не привидение, — сказал я.

В наше отсутствие номера наши переворошили. Поначалу я решил, что в них побывали люди Тревора, возможно, Недотепа и Кушинг, прежде чем пуститься за нами в погоню, но потом я нашел на подушке визитку. «Инспектор Карнел Джефферсон» значилось на ней.

Я собрал свою одежду, положил ее обратно в чемодан, вдвинул в стену кровать, закрыл ящики.

— Я начинаю ненавидеть этот город! — Энджи вошла ко мне, неся две бутылки «Дос Эквис», и мы отправились с ними на балкон, оставив стеклянные двери за собой открытыми. Если Тревор насажал в наши номера жучков, то, так или иначе, досье на нас у него уже заполнено, и что бы мы сейчас ни сказали, это не могло изменить его решения расправиться с нами так же, как он расправился с Джеем, Эвереттом Хемлином и пытался расправиться с дочерью, которая проявила строптивость, не пожелав достойным образом и покорно скончаться. Если же жучки установлены полицейскими, то что бы мы ни сказали, это было не способно изменить показаний, данных нами в отделении, потому что скрывать нам было нечего.

— Как ты думаешь, почему Тревор так упорно хочет смерти своей дочери? — спросила Энджи. — И почему она так упорно все время оказывается живая?

— Давай по порядку, не все сразу.

— Ладно. — Положив лодыжки на балконные перила, я потягивал пиво.

— Тревор потому хочет смерти дочери, что она каким-то образом выяснила, что он убил Лизардо.

— Начнем с того, почему он убил Лизардо.

Я бросил на нее взгляд:

— Потому что...

— Да? — Она зажгла сигарету.

— Нет, разгадать причину я не могу.

Я приложился к ее сигарете, чтобы утихомирить адреналин, бушевавший в моей крови уже почти сутки, с момента, как меня выбросило из машины.

Она отняла у меня сигарету и стала ее рассматривать.

— И даже если он убил Лизардо, а она это выяснила — я подчеркиваю если, — зачем убивать ее? Он умрет до всякого судебного разбирательства, а все это время его адвокаты не позволят его арестовать. Так что к чему такие крутые меры?

— Верно.

— А потом, вообще, если человек при смерти...

— То он что?

— Большинство людей, умирая, пытаются уйти с миром, примириться с Богом, семьей, всеми и вся.

— Но не Тревор.

— Именно. Если он и вправду умирает, значит, его ненависть к Дезире даже не поддается измерению обычными человеческими мерками.

— Если он умирает, — сказал я.

Кивнув, она загасила сигарету.

— Давай немножко поразмыслим над этим. Откуда нам уж так точно известно, что он умирает?

— Достаточно одного внимательного взгляда.

Она открыла рот, словно собираясь возразить, и тут же закрыла его и, понурившись, на секунду свесила голову в колени. Потом, встрепенувшись, быстрым движением откинула с лица волосы и сама откинулась на спинку стула.

— Ты прав, — сказала она. — Мысль глупая. Мужик этот определенно одной ногой в могиле.

— Все так, — сказал я. — Но вернемся к началу. Что заставляет его до такой степени ненавидеть свою плоть и кровь, что он решает посвятить последние дни свои охоте на нее?

— Джей предложил нам историю с кровосмешением, — сказала Энджи.

— Пускай. Папа любит свою дочурку чересчур сильной любовью. Они находятся в связи, но тут возникает препятствие.

— В лице Энтони Лизардо. Вот мы опять и вернулись к нему.

Я кивнул.

— И папаша наносит удар.

— Вскоре после того, как сходит со сцены мать. Дезире впадает в депрессию. Затем знакомится с Прайсом, который умело использует ее горе и втягивает ее в кражу двух миллионов.

Повернувшись, я бросил на нее взгляд:

— Зачем?

— Что «зачем»?

— Зачем было ее втягивать? Я не хочу сказать, что он не мог пожелать прокатиться с ней и поразвлечься, но зачем было втягивать ее в свой план?

Энджи постукивала по бедру пивной бутылкой.

— Ты прав. Не стал бы он этого делать. — Подняв бутылку, она прикончила пиво. — Господи, я запуталась.

Мы сидели молча, мысленно прокручивая все то же, в то время как луна лила перламутровый свет на воды залива Тампа, а розовые щупальца заката на фиолетовом небе меркли и в конце концов совсем пропали. Я пошел внутрь принести еще пива, потом вернулся на балкон.

— Черное — это белое, — сказал я.

— А?

— Это ты так выразилась. Черное — это белое. А верх и низ тут поменялись местами.

— Правда. Истинная правда.

— Ты видела «Расемон»?

— Похоже, это какая-то картина про спортсмена.

Я исподлобья взглянул на нее.

— Прости, — беспечно сказала она. — Нет, Патрик, не видела я этого Ра... как там его дальше?

— Это японский фильм, — пояснил я. — И строится он на том, что одно и то же событие показывается четыре раза.

— Зачем?

— Ну, там происходит суд над насильником и убийцей. И четыре свидетеля совершенно по-разному рассказывают о том, что произошло. Тебе показывают четыре версии, и ты сам должен решить, кто говорит правду.

— В «Звездной дороге» тоже такое было.

— Поменьше бы ты смотрела эту «Звездную дорогу», — сказал я.

— Ну, по крайней мере, это не так трудно выговорить, как этот твой «Расевид».

— "Расемон". — Двумя пальцами, большим и указательным, я ухватил себя за кончик носа и закрыл глаза. — Так или иначе, я говорю это тебе не просто так.

— Ну, слушаю.

— Возможно, взгляд наш вообще ошибочный. Возможно, — сказал я, — мы с самого начала слишком многое приняли на веру, в чем были не правы.

— В частности, считая, что Тревор — хороший мужик, а не убийца и кровосмеситель?

— В частности, да, — сказал я.

— Ну а что еще мы так уж приняли на веру, что и исказило нам всю картину?

— Дезире, — сказал я.

— Ну и что в ней такого подозрительного?

— Все. — Наклонившись вперед, я оперся локтями о колени и стал глядеть на раскинувшийся внизу залив, на три моста, пересекавшие его гладь, на то, как дробились и искажались на них лунные лучи. — Что мы знаем о Дезире?

— Она красавица.

— Правильно. Откуда мы это знаем?

— О господи, — воскликнула она. — Опять ты устраиваешь мне допрос с пристрастием, да?

— Ну доставь мне такое удовольствие! Откуда нам известно, что она красавица?

— Из фотографий. Да даже из того, какой она нам показалась, когда мелькнула на мосту прошлой ночью.

— Правильно. Мы видели это собственными глазами и знаем из собственного опыта непосредственного контакта с ней. Но это лишь один ее аспект. Не больше.

— Давай-ка еще разок!

— Она очень красивая женщина. Но больше мы о ней не знаем ничего, так как это единственное, за что мы можем ручаться. Остальное же мы знаем с чужих слов. Ее отец говорит нам одно, сам же испытывает к ней совершенно иные чувства. Не так ли?

— Да.

— И значит, правда ли то, что он рассказал нам вначале?

— Ты имеешь в виду про ее депрессию?

— Я имею в виду про все, вместе взятое. Шатун говорит о ней как о прекрасном, небесном создании. Но Шатун работает у Тревора, и мы имеем полное основание предполагать, что он врет.

Теперь глаза ее горели. Она подалась вперед.

— А Джей, Джей ведь ошибся, когда считал, что она погибла.

— Именно.

— Следовательно, и во всем, что касается ее, он мог ошибаться.

— Или же быть ослепленным любовью, страстью.

— Эй! — вдруг воскликнула она.

— Что?

— Если же Дезире не погибла, то чье же тело с изрешеченным автоматическим пистолетом лицом было найдено рядом с фуфайкой Джея?