— Я очень об этом сожалею, — сказала Энджи, — но все же мне хотелось бы больше прояснить мотивы, заставившие Тревора желать смерти дочери, и только тогда я смогу в это поверить.

— Черта ли рассуждать о мотивах, — прошипел Джей. — Почем я знаю? Потому что он рехнулся, потому что его донимает рак и мозги у него тронулись. Почем я знаю? Факт тот, что он хотел ее смерти. — Он смял в руке незажженную сигарету. — И теперь она мертва. Он ли подослал убийцу или нет, но она мертва. И он за это заплатит.

— Джей, — мягко сказал я, — крепитесь. Вернемся к началу истории. Вы отправились на выездную сессию «Утешения в скорби» в их приют в Нантакете, после чего исчезли. Что произошло в промежутке?

Несколько секунд он не спускал с Энджи серьезного взгляда, потом перевел его на меня.

Я несколько раз поднял и вновь опустил брови.

Он улыбнулся своей прежней улыбкой, став вдруг прежним Джеем. Обежав глазами закусочную и одарив одну из медицинских сестер застенчивой улыбкой, он опять вперил в нас взгляд.

— Ну, садитесь, дети, в кружок. — Он стряхнул с ладоней крошки, откинулся в кресле. — Давным-давно, в мире, непохожем на наш...

21

«Убежище» для пациентов степени пятой, где проводились выездные сессии «Утешения», представляло собой девятикомнатный тюдоровской архитектуры особняк, примостившийся на скалистом утесе над Нантакетским проливом. В первый день всем участникам надлежало принять участие в совместном сеансе «очищения», во время которого пациенты попробовали бы освободиться от коконов негативной ауры (или же в терминологии «Утешения в скорби» от «отравляющей их жизнь неконтролируемой сознанием депрессии»), углубившись в откровенный анализ своего душевного состояния и в те события, которые это состояние вызвали.

На первом же занятии Джей под именем Дэвида Фишера распознал обман уже в первой «очищающейся». Лайле Кан на вид было лет тридцать с небольшим, и она была хорошенькой, с крепким тренированным телом любительницы аэробики. Она исповедалась в том, что была подругой мелкого наркодельца в мексиканском городке Катизе, к югу от Гвадалахары. Дружок ее откололся от местной банды наркодельцов, и те отомстили, похитив их обоих, Лайлу и ее дружка, средь бела дня и затащив в подвал винного погреба, где друга Лайлы и пристрелили выстрелом в затылок. Лайлу же пятеро мужчин насиловали целых шесть часов; как это все происходило, она живописала группе в ярких подробностях. Ее оставили в живых в качестве назидания и предупреждения всем «девушкам-гринго», кому придет в голову заявиться в Катизе и спутаться не с теми, с кем надо.

Когда Лайла кончила свою исповедь, консультанты обнимали ее, хваля за храбрость, которую она проявила, рассказав все эти ужасы.

— Загвоздка лишь в том, — сказал нам в закусочной Джей, — что вся ее история — сплошь выдумка.

В конце 80-х Джей был командирован в Мексику в составе объединенной делегации ФБР — ДЕА на похороны убитого Кики Камарена, агента ДЕА. Внешне цель их пребывания была чисто ознакомительной, на самом же деле им надлежало нагнать страху на мексиканских наркобаронов, завести там связи и удостовериться, что впредь тамошняя наркомафия скорее предпочтет перестрелять весь свой молодняк, нежели поднять руку на федерального агента.

— Я три дня пробыл в Катизе, — сказал Джей. — В городке этом никаких подвалов нет и быть не может — земля там плывет, так как построено все на болоте. Дружка ее прикончили выстрелом в затылок? Исключено. Это почерк американской мафии, а вовсе не мексиканской. Похищенного наркодельца там прикончат одним-единственным способом — с помощью так называемого колумбийского галстука — перережут ему горло, а в прорезь вытащат язык, после чего выкинут тело из автомобиля на главной площади. И не станут мексиканские гангстеры насиловать американку в течение шести часов и оставлять ее в живых в качестве назидания и предупреждения другим «девушкам-гринго». Предупреждения в чем? А если уж предупреждать, так они бы изрезали ее в клочки, а клочки отправили бы по почте обратно в Штаты.

Ища ложь и несообразности в исповедях пациентов, Джей обнаружил среди так называемых пациентов пятой степени еще четверых, в чьих рассказах концы не сходились с концами. Сессия шла своим чередом, и он начинал понимать обычный метод, используемый в «Утешении», — внедрять в группу действительных страдальцев нескольких обманщиков, потому что опыт показывал, что клиенту легче исповедоваться перед себе подобными, чем перед консультантом.

И что особенно бесило Джея, так это то, что наглая ложь тут перемежалась с действительно трагическими историями: матери, потерявшей крошек-близнецов во время пожара, в котором ей самой удалось спастись; двадцатипятилетнего парня с неоперабельной опухолью мозга; женщины, чей муж изменил ей с девятнадцатилетней секретаршей после двадцати лет супружества и через несколько дней после операции, когда этой женщине удалили грудь.

— Это были разбитые судьбы людей, — сказал нам Джей, — искавших в жизни путеводную нить, мечтавших обрести надежду. А эти подонки из «Утешения в скорби» лишь поддакивали им, сюсюкали с ними, а сами охотились за грязными подробностями, а также деталями их финансового состояния, чтобы потом получить возможность шантажировать их и делать рабами Церкви.

Когда Джей злился, у него обычно возникало желание поквитаться за это.

Под конец первого вечернего занятия он заметил, что Лайла бросает в его сторону взгляды и застенчиво ему улыбается. В следующий вечер он уже был в ее номере, и там, вразрез с тем, чего можно было ждать от женщины, меньше года назад изнасилованной пятерыми, Лайла была с ним радостно-раскованной и изобретательной в постели.

— Знаешь шутку насчет мячика для гольфа и поливального шланга? — спросил меня Джей.

— Джей, — остановила его Энджи.

— О, простите, — сказал он.

Пять часов знойной страсти провели они в комнате Лайлы. В перерывах между турами секса она выведывала у него информацию о его прошлом, о его финансовом положении на этот час и его видах на будущее.

«Лайла, — шепнул он ей на ушко под конец заключительной серии бурных ласк, — в Катизе нет подвалов».

Следующие два часа он расспрашивал ее, заодно сумев убедить ее в том, что сам он бывший связной семейства Гамбино в Нью-Йорке, теперь до поры затаившийся и присматривающийся к «Утешению в скорби», чтобы потом накрыть их и влезть к ним в долю.

Лайлу, которую, как правильно вычислил Джей, возбуждали мужчины, ведущие рискованный образ жизни, перестало устраивать ее положение как в фирме, так и в Церкви. Она поведала Джею историю о бывшем ее любовнике Джеффе Прайсе, выкравшем из сейфов «Утешения» два миллиона долларов. Пообещав взять ее с собой, Прайс наподдал ее, сбежав с этой «сучкой Дезире», как выразилась Лайла.

— Но, Лайла, — сказал Джей, — ты же знаешь, куда он направился. Разве не так?

Знать это она знала, но говорить ему отказывалась.

Тогда Джей припугнул ее, сказав, что, если она утаит от него местопребывание Прайса, он сообщит ее дружкам-"вестникам" о ее участии в ограблении.

— Ты не посмеешь, — сказала она.

— Хочешь пари?

— А что я буду иметь, если скажу?

— Пятнадцать процентов от суммы, которую я получу с Прайса.

— А если ты не заплатишь?

— Если не заплачу, — сказал Джей, — ты меня выдашь.

Поразмыслив над этим, она вдруг сказала:

— Клируотер.

Родной город Джеффа Прайса и место, где он собирался приумножить свои два миллиона и довести их до десяти, пустившись в авантюру с наркотиками в группе старых своих дружков, имевших связи среди торговцев героином на Таиланде.

Наутро Джей оставил остров, предварительно дав Лайле еще один последний совет:

— Будешь помалкивать до моего возвращения — получишь неплохой куш наличными. Но знаешь, Лайла, если ты только пикнешь Прайсу о том, что я к нему еду, и я сделаю с тобой такое, что и пяти твоим мексиканцам не снилось.